Не девка, а богиня красоты, диво дивное. Ей бы уродиться в родовом гнёздышке, а не в халупе крепостных. Порка из фильма, whipping scene from the movie 91 Публичная порка провинившихся казаков в Антраците видео. Сергей Александрович жил с одной своей крепостной девушкой, Ольгой по Пошли беспрерывные. Sep 12, 2012 - Механическая порка. Немудрено, что многие девки бросали на него взгляд. Ответного же чувства. Егор Попов покрякал, узнав о желании сына жениться на крепостной, но все же решил выкупить девку.

Свирепый барон Велико поместье барона Велио, он один из самых крупных землевладельцев в этой местности. Любит жить красиво, на широкую ногу. И чтобы богатство прибывало, драл три шкуры со своих крепостных. Жестокий, упрямый барон был нелюбим среди крестьян. Один его вид вызывал трепет.

Черноволосый, крепко сложенный барон физически мало кому уступал. Нависшие над глазницами густые, черные брови, между которыми пролегала широкая и глубокая морщина, придавали ему суровость. Не дай бог, если кто рассердит барона, его огромная волосатая ручища моментально превращалась в наковальню и дубасила всех подряд. В общем, боялись его крестьяне и старались против его воли не идти.

Но жизнь тяжела и жить как-то надо, поэтому крестьяне пытались изворачиваться в тихую. Кто в лесу целину распахивал и если повезёт, собирал скудный урожай для себя. Кто просто обманывал и припрятывал собранное с барского поля. Знал барон о этих ухищрениях и свирепствовал, не любил когда его обманывали.

Несмотря на то что земли у барона было много, в большинстве своём была скудная и располагалась в основном в низине. Как наступает весна вся в воде, почва в основном суглинок, чтобы хороший урожай собрать, надо сильно потрудиться и приложить немалое искусство.

Особняком в его поместье стояло несколько деревень, которые он хотел продать, но их никто не покупал, земли рядом с деревнями находились в низине и считались не плодородными. Пробовал закладывать их барон, но и государство даже открещивалось от них. Неизвестно как сложилась бы судьба этих земель, где находились деревни - Дорок, Деревеньки, Рылово, Калинкино, Кипчаково: если бы не одно событие, произошедшее в жизни барона. После смерти первой жены, от которой осталось два сын барон долго жил один. Многие барышни в округе мечтали выйти замуж за богатого барона.

Даже вдовствующая помещица Шипунова, которая сама была довольно обеспеченной женщиной, пыталась женить на себе барона, но получив отказ, в сердцах прокляла его. Сам барон в своё имение приезжал в основном летом и однажды привёз из столицы молодую жену.

Молоденькая красавица была приветлива и отзывчива на чужую беду. До сего времени постоянно проживавшая в городе она с большим интересом стала осваивать роль землевладелицы и очень много времени проводила среди крепостных.

Их беды стали её бедами, она старалась облегчить существование своих зависимых крестьян. Которые, в свою очередь, её полюбили и в тот год на полях барона, слывших не урожайными, был собран невидимый для этих мест урожай. Крепостные оценили свою новую хозяйку, и казалось счастье пришло в дом барона на долго. Сам барон стал уравновешение, преобразился, не считал для себя зазорным советоваться с крепостными. Собрав обильный урожай, щедро наградил и своих крепостных.

Вроде ничто не предвещало беду. В середине осени барон уехал по делам в Санкт-Петербург, но когда вернулся, узнал страшную весть.

Накануне приезда, его молодушка прогуливалась по кедровнику со своими дворовыми девками и на них вышел подраненный медведь, девки разбежались, а запутавшаяся в своих платьях баронесса попала в лапы медведя, который и задрал её до смерти. Огромное было горе у барона, стал пить горькую и проматывать своё богатство. Крестьяне вновь ощутили всю свирепость его нрава. Дела в поместье быстро пришли в упадок. Если у соседей - помещиков крестьяне, отработав летом на полях барина, зимой уезжали на заработки в город (в основном Санкт-Петербург) и при этом, помещики нередко сами поощряли их к отъезду; так как находившиеся в крепостной зависимости крестьяне обязаны были платить своему помещику не только отпускные (право уехать на заработки в зимнее время), но и оброчные деньги за отсутствие на тягловых работах. Барон Велио наоборот запретил все отъезды из своего поместья и увеличил количество тягловых дней для своих крепостных. Обнищавшие крестьяне барона стали показывать откровенное неповиновение.

Барон пресекал неудовольствие старым способом - посредством общественной порки. К барону, почти всегда находившемуся в состоянии похмелья, всё реже стали приезжать соседи-помещики, такие как: князь Ливен, князь Долгорукий, князь Одоевский, князь Юсупов и другие. Часть земель барон продал.

На светских вечеринках в столице барон, любитель перекинуться в карты, ставил на кон целые деревни. Дорок, Деревеньки, Рылово стали переходить из рук в руки, то есть обретали новых хозяев по несколько раз за один вечер. Лет за двадцать пять до отмены крепостного права, помещик Исаев предложил барону сделку. У Исаева в крепостных был крепкий, хозяйственный мужик Фёдор Антуфьев, который был влюблён в девку из деревни Кузьминское. Она значилась в списках поместий князей Одоевских. Знал Исаев, что Фёдор хочет выкупить себе свободу из крепостничества.

Да и сам помещик был не против, но хотелось подороже продать свободу. Фёдор в то время был намного состоятельнее в финансовом отношении самого помещика. Разбитая им пасека давала солидную прибыль, да и организованная мастерская по валянию валенок была далеко не безденежным делом. Исаев же задумал купить у Одоевских любимую девку Фёдора и таким образом, намного увеличить сделку по выкупу жалованной грамоты о личной свободе; справедливо полагая, что Фёдор захочет выкупить из крепостничества и свою любовь. Но, когда помещик попытался решить этот вопрос с Одоевским получил категорический отказ. Однако, хитёр был помещик Исаев, не желал упускать явную прибыль и придумал план: предложил барону Велио, за стаканчиком крепкого вина, пригласить к себе в гости чету Одоевских и под предлогом развлечения перекинутся с ними в карты, где на кону должны быть крепостные души. В кругу крупной феодальной знати такие развлечения были не редкость.

Сам же Исаев, понимал: что организуй он такое мероприятие, большинство крупных помещиков не удостоят его чести посетить. Родом не вышел, да и бедноват. Выслушав помещика, барон Велио, предчувствуя обильное развлечение, согласился, но не бесплатно - часть выручки Исаев должен был отдать барону.

Возможность пригласить к себе лиц из светского общества самого Петербурга, представилась быстро. В августовский вечер, на Медовый Спас, собрались у барона на званый ужин несколько местных крупных феодалов, в том числе и князь Одоевский. Когда на улице спустилась мгла, когда было выпито изрядное количество вина барон предложил игру в карты. Он настоял, чтобы на кон были поставлены крепостные души. Когда очередь дошла до князя Одоевского назвать кого из крепостных он ставит на кон: барон, под видом шутки, предложил назвать крепостную девку Матрёну дочь Ивана по прозвищу Суббота. Барон объяснил, что уж очень ему эта девка нравится, и он не прочь видеть её среди своих крепостных. Под язвительные усмешки, своих братьев феодалов, барон и сам предложил со своей стороны поставить на кон одну из своих крепостных красавиц.

Его примеру последовали и другие крепостники, таким образом, на кону оказались одни крепостные девки. Барон отличался умением играть в карты и сумел выиграть желаемое без больших издержек. Уже на следующий день он получил солидный выкуп от Исаева за девку Матрёну. Фёдор, тем временем, ничего не знавший о сделке предложил Исаеву приобрести откупную для себя за очень большие по тем временам деньги. Помещик Исаев на его удивление очень быстро согласился, почти не торгуясь и не откладывая дело в долгий ящик, оформил Фёдору право на личную свободу. Но когда Фёдор обратился к князю Одоевскому с просьбой продать ему девку Матрёну, то к своему изумлению узнал: что она с некоторых пор принадлежит барону Велио. Пришлось нанести визит с поклоном барону.

Тот быстро сообразив, что Фёдору ничего неизвестно о сделке с помещиком Исаевым предложил бывшему крепостному заплатить задаток для оформления договора. Саму же сделку обещал осуществить ближе к зиме. Не подозревая подвоха, Фёдор заплатил задаток.

Барон же, идя на подвох, надеялся что Фёдор, обретя личную свободу, долго не продержится на плаву и в скором времени вновь попадёт в кабалу, а там как говорится и взятки гладки. К тому же барон намеревался сразу же после сбора урожая уехать в Петербург, да и не очень ему нравилось, когда голодрань начинала вылезать из зависимости.

Сама же Матрёна помещиком Исаевым была отправлена в Петербург, в услужницы, к жене помещика. Зимой Исаев пригласил к себе обозлённого и ничего не знавшего о Матрёне Фёдора и рассказал ему, что та находится в его крепостной зависимости. Узнав о коварстве и вранье барона, Фёдор затаил обиду не только на барона, но и на помещика Исаева за жестокость по отношению к его чувствам.

Скрипя зубами, Фёдор предложил помещику назвать сумму, за которую он может выкупить свою любовь. Помещик предложил, помимо девки, приобрести часть его земли и уже только после соглашался вести речь о продаже девки. Фёдор вновь согласился, правда сама сделка состоялась через пару лет. Фёдор к тому времени в Петербурге обзавёлся собственной лесопилкой и дела шли в гору. Выкупив Матрёну, он отстроил на приобретённой у помещика Исаева земле хутор. Который находился как раз напротив имения барона в полутора километрах, а земли их разделяла небольшая речушка Перья; со стороны левого берега владения барона Велио, земли на правом берегу - Фёдора. Свой хутор Фёдор назвал Касьяново - в честь управляющего поместьем барона Касьяна Смирнова.

Недолюбливал его Фёдор за лживость и косность характера, но больше за то что Касьян, будучи в курсе дела промолчал о сделке с его любимой. А ведь Касьян приходился роднёй Фёдору. Кроме, всего прочего, отличался Касьян своей распущенностью и вечным пьянством.

Вполне возможно, что именно он являлся прототипом героя известного российского поэта, уроженца города Любима Леонида Трефолева в его знаменитом стихотворении 'Песня о камаринском мужике', написанном поэтом в 1867 году. Касьян в годы написания этого стихотворения был ещё жив и несмотря на старость, слава о его кутежах ещё жила в памяти людей. Года через три после описанных событий, как-то ночью, послышались из поместья барона крики и показались всепоглощающие языки пламени. Никто из крестьян близлежащих деревень не поспешил на помощь хозяину поместья. Утром, когда пламя потухло само собой, пришедшие крестьяне нашли у обгоревшего дуба мёртвого барона, явно отошедшего в мир иной не своей смертью, а с помощью кого-то. На берегу Перьи нашли также в стельку пьяного Касьяна. Что произошло в поместье барона?

Простой пожар или насильственное убийство? - следствие так и не выяснило. Справедливости ради, надо отметить, что особым рвением в дознании этого дела местные власти не отличились. Не только крепостные были обижены на барона, но и многие представители светской власти Любимского уезда имели за душой камень на барона. По этому, расследование пошло по самому простому пути: всё списали на недовольных крестьян. Многих из крепостных барона наказали батогами и отправили в рекруты.

сейчас сказать невозможно. Может на самом деле терпению крепостных пришёл конец? А может Фёдор исполнил своё обещание отомстить барону? А может управляющий барона в очередной раз, проворовавшись и боясь неминуемого возмездия, решил опередить события и сам разделался с бароном?

А может Касьян случайно спьяну набедокурил? После смерти барона его земли отошли к одному из его сыновей, отличавшегося не меньшей безжалостностью и пожалуй, ещё более консервативного чем почивший барон. Этот рассказ основан на рассказах из моего далёкого детства, услышанных от моего деда Александрова А.Ф. И жителей деревни Касьяново Любимского района Ярославской области.

ПОРКА КРЕПОСТНОЙ Конец отечественной войны 1812 года застал графа Гагарина в пути. Возвращался из Нижнего от брата. Там пережидал лихолетье со старой матерью и двадцатилетним балбесом сыном - недорослем, который ни статью не вышел, ни умом. Уж, лучше бы ты мужиком уродился, - не раз бросил ему отец, глядя крепких и румяных одногодков сына из крепостных.

Так те и воевали, всем селом подались в партизаны. От вновь прибывшего барина ждали милостей, а он им вкатил плетей, что хоромы не уберегли. Спалил злой француз господский двор перед отступлением. Мужики за ту поголовную порку ожесточились, помрачнели. Трудно свыкнуться с несправедливостью.

Те же подати, барщина, конюшня. Четыре дня на господских полях, пятый - на строительстве, нового паласа. В воскресение батюшка не велит. А когда же на себя работать? Пробовали бунтовать – бесполезно. Возвращавшийся с фронта эскадрон драгун так отполировал мужицкие спины, что два месяца чесались, а каждого десятого забрили в солдаты.

После этого даже глухой ропот беспощадно пресекался. Главное средство воспитания в усадьбе была и оставалась порка, от которой боль ужасающая, мертвящая. Дворовые по несколько раз на дню зажмуривали глаза, стараясь попасть пальцем в палец. Гадали - будут их сегодня пороть или обойдется. Барин выписал из города матерого экзекутора, сорокапятилетнего уездного палача Ермошку.

Привязанный к позорному столбу или растянутый на лавке должен был оставить всякую надежду – пороть будут до тех пор, пока не польется первая кровь. Не отставал от барина и сынок. Молодой барич не полюбился сельчанам. То там, то тут неслось ему вослед обидное: - Паныч, хоть господский, да кривич. У него действительно одно плечо заметно возвышалось над другим.

Если слова долетали до барского уха, следовал страшный розыск, кто виноват? Дотошное допытывание, приговор и неизменные розги. А может быть и того хуже – плеть. Особенно барин не любил шутить с кликушами. Выгонял из них беса немилосердно, приговаривая: -Хвост кнута длиннее языка бесовского. На свою беду однажды в прачечной не удержалась молодая Валентинка.

Разоткровенничалась с бабами, излила душу. Накануне ее брата высекли в кровь, а сегодня и ее, сердечную, вызвали в залу. Видимо, кто-то из своих донес.

'Мир не без добрых людей'. Внутренне содрогаясь, вошла в огромную и пустынную залу, убранную с мрачной, почти зловещей роскошью.

Кроваво-красные расписанные стены, обилие тяжелой позолоты, резные шкафы из черного дерева, подобные гробницам, навевали ужас на молодое сердечко. Много зеркал, таких тусклых, что в них, казалось, отражались только лица призраков. По стенам развешаны большие гобелены. Благочестивые картины старых мастеров, на которых римские солдаты, похожие на мясников, жгли, секли, резали, мучили разными способами ранних христиан. Это напоминала бойню или застенки святой инквизиции. Валентинка наяву храбрились, а в душу запала такая тоска, смешанная со страхом, что жить не.хотелось.

Понимала, та дерзость в прачечной даром для нее не пройдет. Жди страшной порки и погреба темного. Шла осторожно, но внутренняя дрожь выдавала волнение. Груди у шестнадцатилетней Валентинки большие, круглые. Когда пробиралась по зале, оглядываясь на старинные Гагаринские гобелены, они так и подпрыгивали вверх-вниз, как два резиновых мячика. Только попробуй их поднять.

Тяжелые, как гири, они одновременно прохладные и мягкие. Валентинка была в том состоянии. Когда знаешь, что тяжелый кулак поднят над тобой, готовый упасть в любую минуту. Ан, не падает.

Ждешь удара тяжелого, а его все нет. И от этого сдавлена, стиснута со всех сторон, что даже дышать тяжело.

Расстегнув верхнюю пуговичку на шее, она откашлялась. На шум откликнулся господский гайдук. Барич, кликуша пришла. Ждет, сердешная, вашего слова. С недоеденной костью в залу вошел молодой Гагарин. Оглядел Валентинку мутным зеленым глазом. На кого несла, гадина?

Кого поносила? Отбросил в гневе кость на ковер - Ты бабушку мою задела, хамка. Запорю недоноску. Мучительную и страшную минуту переживала она. Трясясь телом и содрогаясь душой, вышла на середину.

Барич со злобой ходил по залу, ни слова не говоря. А это был дурной знак.

Когда кричал и ругался, тогда бранью истощал свой гнев. На Валентинку напал панический страх. На что угодно согласилась бы, лишь бы не пороли. Скомканная, сброшенная впопыхах одежда была разбросана по всей зале.

Девушка осталась абсолютно голой. Без чепца и передника, разрумяненная от борьбы, она выглядела даже лучше. Темно-русые волосы разметались по спине, а широкие синие глаза неподвижно уставились в пол. Лежак был без спинки и Валентинка тяжелым телом оказалась пригвожденной к дереву. В одно мгновение слуги приподняли подушками те части корпуса девушки, которые во все времена в господском доме служили проводниками барской правды. Распластанное красивое женское тело возбуждало.

Барич не преминул воспользоваться ситуацией. Его руки жадно заскользили по телу крепостной. Ощупав мягкую, расплывшуюся грудь, под животом он обнаружил густую поросль, обильно смоченную женским соком. Тебе нравится? -Да, так нравится. Что и с вами готова поменяться, - бросила через плечо, не глядя, острая на язык Валентинка, словно и не боялась. Что вскоре должно было последовать румяние тех мест, откуда у девки обычно ноги растут.

По знаку барича справа и слева свистнули розги. Первые красные полоски проступили на заднице. Страшным воем огласила Вапентинка барские хоромы. За первым воем раздался второй, не менее пронзительный умоляющий вопль. Казалось, что шлепки отвратительной розги слышны не только в доме, но и на барском дворе. От стыда Валентинка не смела кричать громко, как бы ни было больно. Дала себе зарок молчать, стиснула зубы.

Но девичья попка не резиновая и, хотя Валентинку и до этого драли и порка ей не в диковинку, продержаться без голоса она смогла только первую дюжину. Потом разоралась во все горло. Действительность, от которой зажмуривала плаза и затыкала уши, настигала ее, врывалась через зад и не было никакого спасения от этих вездесущих розог.

Теперь всё то время, когда пороли, Валентинка неистово орала односложными повторяющимися звуками. Невыразимая злость и обида душили ее. Кусала ногти, рвала волосы и не находила слов, какими следовало бы изругаться на чем свет стоит. Измученная страданиями, иссеченная почти в кровь, Валентинка совсем одурела от горя. Чего боялась больше всего, получила, как ей казалась, сполна.

Наивная, она не знала, что это далеко не конец ее мучениям. Тем не менее, орала и кувыркалась на лавке, как кошка, посаженная в мешок, перед утоплением.

Ее природная гибкость творила чудеса. Во время порки так выворачивалась назад, что присутствующие только диву давались. Голова Валентинки иной раз оказывалась почти между ног, а длинные руки опоясывали попу и смыкались на животе. – Выслуживается, Ежели, не забьет до смерти, то покалечит, как пить дать.

Аспид, одним словом, кто такую после замуж возьмет? – И не говори. До палача вряд ли долетали эти слова. Ермошка и без них остервенился дальше некуда. 25.30.35 – едва слышался негромкий счет ключницы. Потеряв всякий стыд от обиды, позора и боли, Валентинка орала на весь двор благим матом: – К-а-ат.г-а-ад.что6 тебя волки съели.чтоб тебя на том свете черти а-а-а-ай., – прибавляя при этом непечатную брань.

– Полайся мне, вдвое врежу, – лютовал Ермошка. А барин его сдерживал: – Чай. Не чужую хлещешь, свою. Поостынь малость, девке еще жить да жить. Работница, как никак. Меняй плеть на розги через десяток, дай ей воды. Палачи во все времена нелюбовью питались.

Вроде и нужны, а доверия им нет. Тем паче привязанности. На сороковом ударе кожа не выдержала, рассеклась, а еще через пару дюжин иссеченная спина несчастной опухла, из ран струились ручейки крови. Ермошка не обращал внимание на ее вопли, порол долго и жестоко. Несколько раз мочил плетку в кадке, а потом и мочить перестал.

Сама увлажнялась, пропитавшись кровью несчастной. Более пятидесяти полос составляли теперь отвратительную картину на теле почти ребенка. Свист, крики, свист, все слилось в едином, монотонном гаме. Причитание в промежутках между ударами сменились на хрип, кровавые полосы слились в одно сплошное пятно на поминутно вздрагивающем теле. Одной только болью жила Валентинка, испытывая весь ужас истязания, непосильного для юного организма. В это время душевого отупения пред ней разверзлась широкая бездонная зияющая пропасть господских ужасов, силу которых она полностью испытала на своей коже.

Напрасно искали крепостные в глазах секущего признаки сожаления. К концу порки Ермошка был совершенно равнодушен, как бездушная машина. Даже к тайным прелестям девушки, которые она, обезумев от боли, бесстыдно выставляла напоказ. На этот раз случилось Валентинке вкусить до семидесяти розог и плетей одновременно.

Отдохни, Ермошка. Славно потрудился. Пойди выпей водочка за мое здоровье.

А ты, девка, молодец. Держалась, как подобает. Держи алтын на пряники. После порки Валентинка не могла ни сидеть, ни стоять по-человечески. Ее отнесли на рогоже под навес. А под вечер, согнувшись в три погибели, еле-еле доковыляла к дому.

Погреб 'милостивый' барин отменил, за что отец Валентинки целовал ему руки. – Хоть поджег бы кто этот проклятый дворец, – шептала она на домашних полатях. И тут же: представляла, как с зажженной паклей в руках, она спускается в подвалы господского дома и делает там страшные костры, не менее страшные, чем та порка. Которой ее подвергли давеча. Язык пламени начинает лизать барские хоромы, от чего на душе становится празднично.

Прошла неделя, сельский костоправ осмотрел Валентинку и нашел, что все на ней зажило, как на собаке. И погнали ее наутро, как и остальных, на барщину.

Ничто не изменилось в жизни смолян н после кончины барина. Барич проводил ту же политику, поборами, правда, меньше давил, а порол также бесчеловечно, как и покойный батюшка. Только Ермошка спился, упокой, господь, его душу. Да ему быстро нашли замену. Мало ли палачей на Руси. Крутой Мен, № 6, 1999 г.